Автор: Manika~
Пейринг: АКаме
Рейтинг: PG-15, R – нечто среднее
Жанр: романтика, АУ полное.
От себя: Так хотелось АКаме!... Странная сказочная история. Дала Аканиши возможность разговаривать на английском, а потому, действие происходит в якобы Англии где-то 18-19 века (собственно это к тому, чтоб было проще представить его окружение, замок, нравы, пожалуй, даже одежду и привычки ). Ну, и конечно, не стоит слишком уж задаваться вопросом о его фамилии в генеалогических ветвях старой Англии Встречаются (редко) нецензурные выражения, но в целом вполне прилично.
П.с. Я насмотрелась на Бема и обожаю эту песню Казуи (мне кажется она о Джине ♥ ).
П.п.с. Девочки, вы хотели связанного Джина. Надеюсь, такой вариант устроит
читать дальше
Часть 1
Густой темный лес хранил тайны.
- Чудовище, - стонал пленник, выгибаясь под нежными ласками.
Он бы назвал их искусными, будь они желанны.
Но его выкрали. Причем, по собственной глупости и неосторожности. Он знал каждый клочок земли своих владений, его знало каждое живое существо в округе. Он мастерски владел шпагой и револьверами, а потому уверенно отвергал охрану, которая всегда и всюду раньше сопровождала его отца.
Тот злополучный день не задался с самого утра. Сперва он порезался, пока брился. После пролил на себя утренний кофе. Оступился, но устоял на ступеньках. Обнаружил, что его любимый вороной вчера где-то наколол ногу, и потому сегодня выезжать на нем было категорически нельзя. С юга наплывали тяжелые грозовые тучи, и провести весь день в замке графу совсем не улыбалось. Приказав седлать любого коня, он все-таки рискнул проехаться до дождя, твердо зная, что если сейчас случится еще хоть какая-нибудь мелочь, вплоть до криво сидящего на горничной передника, он сорвется на ни в чем не повинную прислугу. Нет, ему решительно было просто необходимо вырваться из замка на пару часов, чтоб проветрить мозги и успокоить нервы. А конные прогулки и бешеные скачки всегда успокаивали графа. И хотя старший конюх хмурился на наползающие тучи и просил графа поберечься и поскорее возвращаться, Аканиши со двора пустился галопом, вырываясь на волю. Смешно. Сейчас было смешно, как сильно он хотел тогда свободы от всего, чем занимался сутками изо дня в день. Смешно, как зло подшутила над ним судьба, продемонстрировав на сколько свободным он действительно тогда был.
Нарочно свернув на менее привычную дорожку своего маршрута, Аканиши придержал коня, едва въехал под кроны деревьев. Да, он был вспыльчивым и частенько несдержанным в эмоциях, но самоубийцей не был никогда, слишком уж он любил себя и свою жизнь, пусть даже она последнее время не вызывала ничего кроме скуки и раздражения. Потемнело резко и неожиданно. Так же неожиданно в небе сверкнула молния, оглушительно ударил по перепонкам гром, заставляя поморщиться. И буквально через пару секунд хлынул ливень, мгновенно вымочив его до нитки. Превосходно. Просто превосходно! Прелестное продолжение неудачного дня!
Почему он тогда же не повернул обратно? Почему, черт возьми, не повернул обратно в ту же минуту?!... Что теперь казниться-то? Не повернул. Уперто поехал дальше, чтоб пару минут спустя под очередной молнией умудриться не увернуться от нависающей над дорожкой ветки. Все произошло почти одновременно: яркая вспышка, вынырнувшая с боку разлапистая ветвь, удар грома, взбрыкнувший конь, сильный удар головой о сук и падение куда-то в жижу размокнувшей от дождя дороги.
Когда Аканиши очнулся, то обнаружил себя в какой-то хижине, связанного по рукам и ногам, абсолютно обнаженного и укрытого хорошо выделанной шкурой. Дико хотелось пить, и, пошевелившись, он осторожно сел. Голова слегка ныла, но в общем-то…, в общем-то наверно, она должна была болеть сильнее. Он вытащил руки из-под «одеяла» и растерянно приподнял брови. Упираясь в запястья и обвитая хитроумными узлами, прочная палка позволяла пальцам рук только едва пересекаться друг друга, но можно было легко, на пример, дотянуться до деревянной емкости, напоминающей чашку, взять ее и жадно присосаться к влаге. Можно было приподнять руки и с удивлением нащупать на голове повязку. Можно было откинуть одеяло, чтоб обнаружить подобные кандалы на щиколотках.
- Как коня стреножили, - невольно фыркнул Джин.
Он попытался развязать или разорвать веревки, но узлы были слишком прочными и запутанными, а руки никак не могли помочь друг другу. Вздохнув, Аканиши склонился посмотреть, куда мог бы опустить ноги. На полу у кровати лежала шкура, рядом стояло подобие ведра. И это тоже вызвало не прошеный смешок. Действительно, куда он мог пойти голым? Неловко укутавшись связанными руками в одеяло, Аканиши прислонился к такой же шкуре, завешивающей стену, и огляделся, дожидаясь продолжения событий. Кто-то же его похитил. Кому-то же было надо раздеть его. Вот только для каких целей? Похищение для выкупа – это ясно, как день. Раздевание … Чтоб не сбежал? Странно, раньше он о подобных случаях не слышал.
Хижина не выглядела временным пристанищем или тюрьмой. Скорее здесь жили, и жили довольно давно. Возможно охотник. Возможно, даже с женой или какой-нибудь особой женского пола, которая поддерживала в доме порядок – не смотря на примитивность, все было уютно, приятно пахло…. Аканиши потянул носом запах, и его желудок громко и требовательно отозвался на витающие в комнате съедобные ароматы. Если подумать, то выехал он утром, тучи стояли такие черные, что нынешнее время едва ли пополудни, судя по теням под окнами, означало, по меньшей мере, следующий день. Граф понадеялся, что его все-таки ищут, а значит, помощь подоспеет уже скоро.
Разглядывая обстановку, он даже не сразу заметил, что в доме не один. В проеме неслышно отворенной двери стоял кто-то в кожаных штанах, заправленных в мягкие кожаные сапоги, свободной рубахе и меховом жилете. Длинные серебристые волосы были стянуты на затылке ремешком, а криво обрезанная челка почти закрывала непривычный разрез глаз. Незнакомец молча настороженно смотрел на него и держал в руках… его одежду. Так они и таращились друг на друга несколько минут, пока Аканиши не заговорил:
- Ты кто? Что тебе надо? Тебе нужен выкуп? Что ты делал с моей одеждой?
Незнакомец молча и сосредоточенно кивнул каким-то своим выводам, зашел внутрь, прикрывая дверь, положил одежду на край стола и осторожно приблизился к кровати. Пристально следя за графом, человек кивнул пустой кружке, качнул головой на пустое ведро и остановился возле кровати.
- Так ты ответишь мне? Кто ты и что тебе от меня надо?
Медленно и осторожно похититель протянул руку к его голове. Аканиши заставил себя не дернуться, когда пальцы легко пробежали по волосам, убирая в сторону прядь, щекотно коснулись места удара. Губы незнакомца подернулись в легкой довольной улыбке. Он снова кивнул и отступил. Когда же, вернувшись к столу, тот принес на кровать его одежду, Аканиши и вовсе растерялся.
- Одеваться? – удивился он. – А это?
Он высвободил из одеяла руки, показывая, что они связаны. Упершись взглядом в его обнаженную грудь, незнакомец сжал губы. Похоже, о подобном препятствии он тоже не подумал. Облизнув губы, незнакомец глянул ему в глаза и снова потянулся к голове. В этот раз Аканиши спокойно дожидался продолжения, помня, что тот ничего не сделал прошлый раз….
Когда он открыл глаза, то оказался полностью одетым, все так же связанным, а его похититель что-то накладывал в миску у камина.
- Эй! И как это понимать?! – возмутился он, садясь.
Человек с улыбкой обернулся к нему, коснулся губами чего-то в миске и направился к кровати. Не доходя пары шагов, он остановился и протянул миску. Каша – понял Аканиши, заглядывая внутрь, - с кусочками мяса, подливкой и какими-то листочками. Живот громко и требовательно заурчал, а незнакомец тут же прикусил губу, пытаясь сдержать улыбку.
- Да, ну, тебя, ублюдок, - почему-то вдруг смутился и проворчал Аканиши, - знаешь же, что все равно стану есть. – Он забрал у мужчины тарелку из рук и поудобнее уселся на кровати возле табурета, где снова стояла чашка с водой. – Надеюсь не отравлено, - буркнул он, зыркнул напоследок на кусающего губы и подавляющего улыбку незнакомца, и попробовал еду.
Черт возьми, она была… великолепна! На третьей ложке, Аканиши стало почти безразлично, отравлена она или нет. Вздрогнув от неожиданно опустившегося рядом с ним на кровать похитителя, Джин выжидающе уставился на него. Успокаивающе и вопросительно глядя на графа, незнакомец кивнул на миску.
- Типа отвлекаешь мое внимание, что ли? – нахмурился он.
Тот склонил голову.
- Вкусно, - нехотя буркнул Аканиши, вновь возвращаясь глазами к недоеденной миске.
Незнакомец молчал и не двигался. Немного поколебавшись, Джин все-таки продолжил трапезу. Чтоб есть самостоятельно, приходилось держать миску перед самым лицом, иначе ложка не доставала до рта. Непривычно, но не просить же похитителя кормить его?! Человек рядом с ним так и просидел все время, пока тот ел, пряча явно довольную улыбку. Когда в тарелке осталось совсем немного, он подхватился с места, заставив Аканиши снова вздрогнуть. Но отошел только лишь за тем, чтоб налить в чашку какую-то бурую жидкость и вернуться обратно, ставя ее возле Джина. Пахло приятно и сладко. А на вкус оказалось травяным чаем – гораздо вкуснее и интереснее, чем привычный черный, закупаемый за большие деньги.
Сыто и относительно довольно Аканиши глубоко вздохнул и, неловко помогая себе руками и ногами, отсунулся к стене, опираясь на нее спиной.
- Ладно, ты меня вылечил, покормил, высушил одежду, и я тебе благодарен за это. Теперь ты скажешь, что тебе от меня надо?
Мужчина повернулся на голос, но продолжал молча с нечитаемым выражением лица смотреть на Аканиши. Граф вздохнул еще раз. Говорить с кем-то, кто даже не пытается ответить, достаточно глупое и нелепое занятие. А еще клонило в сон от тепла в доме, от сытого ужина, хотя он и проспал, кажется, достаточно много, от все еще легкого головокружения и какого-то, не смотря на ситуацию и связанные руки и ноги, умиротворения на душе. Аканиши нахмурился, зацепившись за эту мысль. Ведь и в самом-то деле, он должен если не паниковать, то хотя бы попытаться сбежать, а он сидит сейчас со своим похитителем и чаи распивает. Мужчина не кажется так уж слишком сильным. Может он смог бы справиться с ним? На столе или где-нибудь в доме обязательно должен найтись нож, разрезать веревки. А уж дорогу домой он как-нибудь отыщет.
Будто поняв, о чем думает пленник, Лесовик потянулся к его руке и провел пальцем по запястью. Последнее, что успел осознать Аканиши, толком не очнувшись от неожиданно потрясающих ощущений ласки и перед тем, как провалиться в сон, это едва заметное надавливание.
Так прошел его первый осознанный день в плену. Такими же потекли остальные. Изредка режим и события менялись. Аканиши уже не просыпался голым, но регулярно обнаруживал себя в чистой одежде или с помытыми волосами. Почему-то это казалось менее смущающим, чем оказываться в чем мать родила.
Пару раз он предпринимал попытки напасть на похитителя, чтоб иметь спокойную возможность разыскать нож и сбежать отсюда. И всегда мужчина умудрялся извернуться так, что Аканиши промахивался, уже где-то на подлете к полу неизбежно проваливаясь в забытье от легкого касания чужих пальцев. Через несколько часов граф приходил в себя все так же на кровати, все так же связанный, все так же под задумчивым изучением раскосых глаз. Едва открывая глаза, Джин неизменно обзывался - «Чудовище» - мрачно хмурился и сжимал губы. Впрочем, поразмыслив, Аканиши оставил эти попытки сбежать. Похититель не бил его в отместку, не издевался. Кроме постоянных невесомых касаний к месту и нет, кроме обеспечения его сытной и вкусной едой дважды в день, кроме раздражающего заставления спать тогда, когда было удобно похитителю, а не ему, в общем-то, Аканиши жилось довольно хорошо и комфортно. И самое удачное во всей этой ситуации было то, что ему не нужно было куда-то ехать, что-то решать, за чем-то следить. Наоборот, все это делали за него, о нем заботились. К этому было удобно и легко привыкнуть. Только вот веревки все-таки мешали в полной мере насладиться невольными каникулами.
Так что он стал регулярно пробовать объяснить, поговорить или показать, что желает свободы, вкрадчиво уговаривал, что не сбежит, и угрожающе предупреждал, что все равно уйдет. Но всякий раз натыкался на полное непонимание со стороны своего похитителя. Задумываясь над происходящим, Аканиши догадывался, что ночью его развязывают. Ведь не смотря на то, что он целые дни проводит связанный, запястья вовсе не выглядят стертыми и совсем не саднят. Он пытался уворачиваться от будто бы ласкающих рук, но тогда Лесовик стал подмешивать в его воду сонную траву, и результат все равно оставался тем же – он засыпал. Аканиши перестал. Как и перестал звать его похитителем или чудовищем – прошло слишком много времени, чтоб воспринимать свое пленение, как желание получить выкуп, а поступки мужчины, как принуждение и насилие. Но как-то же нужно было его называть. И абсолютно уверившись, что тот немой, Аканиши даже не попытался познакомиться. Назвал Лесовиком и был полностью доволен этим именем.
За прошедший месяц он как бы стал понимать молчаливого Лесовика, читать его эмоции по глазам, привык к нему и его ненавязчивым касаниям и ласкам, понял, что не каждый раз от его рук он проваливается в бессознательное состояние, и подобное последнее время стало происходить чаще. Иногда злился на себя, что радуется видеть Лесовика, что с удовольствием разговаривает с ним, отчетливо понимая, что тот не ответит, что тихо внутренне наслаждается его ласками и прикосновениями, мечтает хоть одну ночь не заснуть, а отдать ему эти ласки.
Каким-то утром, после завтрака, видя, как мужчина собирается в лес, Аканиши решительно опустил ноги с кровати и поднялся.
- Я с тобой, - уверенно произнес он.
Лесовик внимательно посмотрел на него, чуть склонив голову. В глазах было раздумье.
- Я хочу на улицу, - не особо надеясь на понимание, все-таки продолжил говорить Аканиши. – Я устал сидеть в доме. Пожалуйста, возьми меня с собой. Если боишься, что убегу, привяжи к себе.
Джин легко прочитал в глазах Лесовика принятое им решение, но пока не знал какое именно, и поэтому, когда тот отложил в сторону корзину и направился к нему, подумал было, что тот, как обычно выключит его на время. Вместо этого, Лесовик усадил его обратно на кровать, опустился на корточки перед ним и развязал веревки на ногах. Мелькнувшая дикая мысль ударить и сбежать разбилась вдребезги, когда мужчина поднял голову. Он ему доверял. Доверял на столько сильно, что рискнул. В тот момент его доверие стоило гораздо больше свободы, Джин благодарно улыбнулся и остался.
Остался, чтоб однажды утром обнаружить себя без одежды, со связанными руками и ногами, намертво привязанным к спинкам кровати. Он даже не сразу понял, что происходит. Лесовик сидел рядом и задумчиво рисовал пальцами по его телу неведомые узоры.
- Эй! Ты что делаешь?
Лесовик посмотрел на пленника и чуть улыбнулся.
- Развяжи меня. В смысле, зачем? Что тебе от меня надо?! Прекрати!
Руки почти невесомо скользили по телу, мимолетно касаясь и поглаживая везде, где пробегал взгляд. Щека, подбородок, ямочка у основания шеи, грудь. Чуть помедлив подушечки пальцев обвели соски и плавно потекли вниз.
- Чудовище, - рычал Аканиши, выгибаясь под нежными ласками.
Джин жмурился до цветных кругов перед глазами и шипел сквозь зубы, лихорадочно и безуспешно пытаясь отвлечься от шарящих без спроса по его телу рук. Он не осознал, когда рык перешел в стоны, когда сдавшись, он подставлялся под эти странные ласки, доводящие до грани, но не дающие освобождения. Всякий раз, когда руки опускались достаточно низко, чтоб сдвинувшись на полдюйма, наконец, коснуться его члена, Лесовик отводил их в стороны – на бедра, ноги, обратно на грудь.
- Давай же! Ну! Черт тебя дери!
Граф раздирал запястья о веревки, пытаясь вытащить руки с единственной целью – вцепиться в своего мучителя, содрать с него к черту всю одежду, как и себя оставляя обнаженным, подмять под себя и воспользоваться, не задумываясь о том, что это мужчина. Сейчас не имело значения ничего, кроме тумана в голове, звенящего в висках возбуждения и терзающих лаской рук.
- Хватит, чудовище! Хватит! – почти кричал он, выворачиваясь в его руках. – Еще! Больше! Да что же ты…! Да, я сдался! Да, ты победил! Бля-а-а…!
Лесовик, кажется, наконец, понял, что ему было надо. Не слушая, а может, не слыша или не понимая его слов, он вновь провел ладонями по его груди и животу вниз, но когда Аканиши уже готов был снова взвыть от ускользнувших рук, осторожно коснулся головки, и граф задохнулся последним ругательством, впиваясь глазами в сосредоточенное лицо внимательно следящего за своими действиями парня.
- Да, - выдавил он, почти умоляя о продолжении.
Лесовик, казалось, нервно быстро облизнул губы и прикусил нижнюю. Продолжая пальцем поглаживать головку, чуть помедлив, он обхватил второй рукой его член и едва успел пару раз провести по нему. Тело Джина будто скрутило судорогой, взрывая мозг, вызывая долгое хриплое рычание куда-то под потолок и выплескиваясь на руки молчаливому созданию семенем.
Каменаши растерянно отступил, с потрясением глядя на залитые чем-то белесым и липким ладони. Он хмурился и, казалось, пытался понять, что это такое.
Аканиши бессильно откинулся на кровать, почти не осознавая происходящего, медленно приходя в себя. Первыми звоночками его незавидного состояния стали занывшие щиколотки и запястья, изодранные в кровь, холод по обнаженному телу. Оргазм был слишком сильный. Его попытки вырваться – не менее отчаянными. Унижение от произошедшего только что – тоже.
- Чудовище, - едва слышно выдохнул он, сейчас не уверенный к кому конкретно относилось это определение: его захватчику за то, что сейчас сделал с ним, или себе самому за то, что не сдержался, за то, что в данный конкретный момент хотелось доверчиво прижаться к парню и просто заснуть вместе на этой самой кровати, которую уже больше двух месяцев делит с ним.
Парень растерянно и совершенно недоуменно поднял голову. Все еще держа раскрытые ладони перед собой, он с неприличной невинностью на лице изумленно смотрел на Аканиши, будто задавал немой вопрос «Что это?». Округлившиеся глаза похитителя стали последней каплей в и без того богатой на потрясения последние месяцы жизни Джина, и он захохотал. Зло и истерично. В голове крутилась масса оскорблений и похожих нелестных слов, но он их даже выдавить из-за смеха из себя не мог.
Парень отступил. Удивление, непонимание, дрогнувшие губы, боль от обиды, заблестевшие глаза. Аканиши все это видел, но продолжал смеяться. И когда Лесовик бросился к дверям хижины, всхлипнув от боли в плече, неловко толкнув им дверь, ведь руки все еще были перепачканы, даже на миг злорадно подумал, что так ему и надо.
Дверь хлопнула. И смех тоже оборвался, как от пощечины. Мальчишка. Его Лесовик всего лишь мальчишка. За все это время Аканиши не сильно разглядывал похитителя, во всяком случае, никогда не обращал внимания на его возможный возраст. И сейчас он вдруг осознал, на сколько велика разница между ними. Он прикрыл глаза, чувствуя во всем теле приятную истому и желание заснуть. А с саднящими запястьями… ну, так сам виноват. К чему нужно было вырываться? Разве раньше не понял, что бесполезно? И тем более зачем? Чтоб обнять? Обнять мальчишку? Который вообще, может быть, впервые в жизни сперму увидел. Джин вспомнил навернувшиеся было слезы и почувствовал сожаление. Ведь, кроме того, что он держит его постоянно связанным и позволяет изредка себе неприличные вольности, иного вреда ему не причиняли ни разу. Ему вылечили голову, его кормят, поят, ему, черт побери,…. Только вот как это назвать? Не изнасиловали же. Отдрочили без его на то согласия. Просто… ни с одной женщиной ему не было и в половину так же хорошо, как только что с этим мальчишкой. А он что? Рассмеялся. Пренебрежительно и зло. И от этого на душе было гадко.
А Каменаши тем временем сидел на берегу ручья и оттирал руки в холодной воде, смахивая рукавом так и норовившие сорваться слезы. Он не понимал, что он сделал не так. Человек почти привык к нему. Человеку нравились его ласки и поглаживания. Он почти приручился и не стал бы причинять ему вред. А может, все совсем не так? Может человек только затаился? Ведь он не животное, он может скрывать свои чувства. И сейчас этот смех был именно таким – злым и жестоким. Наверно, ему все не понравилось. Наверно, не стоит больше так себя вести. Наверно, вообще касаться его больше не стоит, ведь самому Казуе нравится это делать, нравится смотреть на его прикрытые глаза и тихие, идущие откуда-то из груди стоны. Нравится наблюдать, как напрягается его тело, когда он его обмывает, хотя тот и без сознания. Нравится поглаживать по голове и плечам, когда человек ест. Нравится готовить ему, зная, как тот с аппетитом будет есть его стряпню. У него появился смысл жизни, причина радоваться каждому дню, кто-то к кому он с удовольствием возвращается вечером после охоты. Ему казалось, что и человеку нравились эти походы на реку с ним, нравилось утром и вечером смотреть с ним на небо, встречая и провожая солнце, всегда держа его за руку. Казуя позволял. От руки было тепло. Человек сам, добровольно взял его за руку первый раз и каждый раз потом брал. Каменаши казалось, что тот почти смирился с тем, что придется пожить здесь, рядом. Ему казалось, что человек не возражает против жизни с ним. Казуя уже позволил ему передвигаться везде, где тот хочет, а тот не попытался снова после этого сбежать. Он хотел сегодня снять с него веревки совсем, но тот так неожиданно не вовремя проснулся. Казуя рискнул погладить его, когда он в сознании, и теперь… Стоит ли снова попробовать приручить к себе? Каменаши поднес руки к лицу и сунул их обратно в воду, оттирая с еще большим ожесточением и отчаянием его запах.
У двери хижины Казуя помедлил. Он забыл перевязать человека, бросил его привязанным к кровати, что тот даже попить или встать по нужде не мог, давно пора было вернуться, человек голоден… и он еще больше теперь его ненавидит. Губы дрогнули. Каменаши совсем не ожидал, что от этой мысли станет больно, что впервые за всю свою жизнь он захочет сдаться, отпустить человека, хотя тот стал ему нужен гораздо сильнее, чем он сам ожидал, чем бывали интересны другие, которых он когда-то спасал и лечил. Собравшись с духом, Казуя потянул дверь.
Аканиши тут же повернул голову и постарался улыбнуться.
- Лесовик, п-привет, - голос дрогнул, а зубы невольно клацнули. – Я п-понимаю, конечно, что еще лето, но все-таки х-холодно у тебя.
Парень смотрел мимо, чуть вздрагивающие губы выдавали нервы и то, что он не забыл его смеха.
- Посмотри на меня, - тихо попросил Джин, зная, что тот все равно не поймет и не сделает. – Лесовик, прости. Прости за смех. Лесовик, мне, правда, жаль.
С каждым своим словом, с каждым его шагом к кровати, со все так же даже не глянувшими на него раскосыми глазами, в груди графа собирались боль и отчаяние. Скользнувший по обнаженному телу безучастный взгляд и спокойно потянувшаяся к его шее рука, захлестнули волной паники.
- Нет, Лесовик! Нет! – парень вздрогнул, непроизвольно переводя на его лицо глаза. – Пожалуйста, прости, - почти умолял Джин впервые в жизни.
Казуя съежился и резко выбросил руку к его шее, выключая сознание своего пленника. Только бы не видеть его глаз. Только бы не поверить им, не согласиться. О чем просил человек с таким взглядом? О чем можно просить? О свободе, об избавлении, так смотрит раненый зверь, умоляя о смерти, так смотрит плененный, прося отпустить. Человек так не смотрел раньше. Никогда раньше.
Каменаши почти без сил опустился на кровать, все еще держа ладонь на его шее. Медленно провел рукой по лицу, убирая отросшие волосы, обвел кончиками пальцев пухлые губы, контур ресниц, подбородок, прижался щекой к мерно бьющемуся в груди сердцу и тряхнул головой, приходя в себя. За все то, что он делает сейчас, человек и возненавидел его. Казуя прикрыл глаза, и в памяти отчетливо всплыли крики и злой смех, презрение в глазах тогда и отчаяние сейчас. Губы вновь дрогнули и щеки пересекли две мокрые дорожки, стекая на обнаженную грудь пленника солеными разводами. Попробовать еще? Получится вновь завоевать его доверие? Услышать веселый смех, от которого хотелось улыбаться в ответ?
Каменаши обмыл графа, одел в чистую одежду, смазал потертости на запястьях мазью, перевязал руки и вновь нажал на нервные точки, возвращая того в сознание.
- Лесовик! – Аканиши резко сел в кровати, будто очнулся от неприятного сна, помотал головой, выискивая в вечерних сумерках парня, и с облегчением выдохнул. – Ты здесь. А мне…, знаешь, мне странный кошмар приснился, - улыбнулся он, опуская ноги на пол. – Прости, я на минутку и все тебе расскажу.
Казуя в полоборота к нему помешивал в котелке ужин, смотря на кашу. Но Джин уже привык, что тот не каждый раз на него смотрит, слыша слова. Он вообще до сих пор не был уверен, что Лесовик его слышит. Справившись по нужде, Аканиши вернулся в дом, привычно умащиваясь возле стола на табуретке и с интересом заглядывая в котелок.
- Как же мне нравится то, что ты готовишь! Готов этим питаться до конца своей жизни, - с улыбкой наигранного веселья продолжил Джин, дожидаясь ответной привычной улыбки своего Лесовика, но тот не обернулся. – Эй! Эй, я проснулся, - Аканиши присел на корточки перед парнем, но тот отвел глаза, заглядывая в котелок, будто оно того требовало. – Все еще злишься, да? – тихо спросил он, вновь чувствуя, как перехватывает горло. – Прости за смех. Мне все очень понравилось, мне бы хотелось…, - он протянул руки, касаясь его запястья, но Лесовик почти слетел с табурета, с грохотом роняя его на пол, и отталкивая Аканиши от себя.
Джин приземлился на пятую точку и поднял на него отчаянные глаза.
- Лесовик,...
Парень отрицательно и даже как-то испуганно затряс головой, обхватывая себя руками, неуравновешенность вновь прорвалась тонкими мокрыми полосками по щекам.
- Ииэ! – вырвалось у него, и Джин на мгновенье опешил, услышав его голос.
- Ты… ты говоришь?
Стремительный рывок навстречу, и Каменаши перехватил падающего без сознания Джина. Грудь раздирала боль от глаз человека, его касание жгло кожу. Наверно, он совсем отчаялся быть здесь с Казуей. Наверно, он ненавидит его за ту белую жидкость так сильно, что готов снова и снова молить его отпустить, готов касаться его сам, лишь бы отпустил, готов…. Каменаши сжал губы и крепко зажмурился, поднимая голову к потолку, сильнее прижимая бессознательное тело к себе. Мысленные уговоры отпустить тут же встречали яростное не желание это делать. Внутренняя борьба только добавляла отчаяния. Он не хотел больше видеть, как мучается человек с ним. Он не хотел больше держать его здесь против его воли. Он не хотел и дальше связывать его. Человек сильный, если хорошенько ударить, Казуя может даже не выжить, и значит, не сможет воспрепятствовать тому покинуть его здесь…. Но пока он не готов отпустить человека. Пусть еще немного. Совсем чуть-чуть. Пусть поживет. Может, привыкнет? Может, сможет еще немного побыть здесь? Может, боль Казуи от предстоящего расставания немного утихнет, пока он будет рядом?
Лесовик подтащил графа к столу и прислонил к ножке. Вновь устроившись перед камином он занялся их ужином, с грустной улыбкой посматривая на безмятежного пленника, под конец готовки решив, что лучше больше сегодня не провоцировать человека и оставить одного. Казуя снял котелок с огня, заварил травы для чая, вернул Джина в сознание и бесшумно покинул дом, растворяясь в ночных лесных шорохах.
Аканиши медленно открыл глаза, но тут же все вспомнив, резко завертел головой и вскочил на ноги.
- Лесовик!
Грудь снова сдавило. Его не было. Смешливых и внимательных раскосых глаз, серебряных длинных прядей, крепкого гладкого тела, всегда скрытого рубашкой, и лишь изредка, на реке обнажаемого, бархатного на вид, на удивление желаемого до застывшего состояния и явного возбуждения собственного.
- Прости меня за тот смех, Лесовик, - тихо попросил Аканиши у пустоты дома. – Я не хочу терять тебя, не хочу уходить отсюда. Мне неважно, если и дальше я буду связанный, главное, чтоб с тобой рядом. Мне снилось, что ты вернул меня в замок, что я остался без тебя. Не надо, Лесовик. Пожалуйста, не делай этот кошмар реальностью.
Каменаши вернулся после рассвета, впервые за последний месяц встретив его на скале в одиночестве. Поднимающееся солнце расплывалось перед глазами, и впервые парню было все равно, поднимается ли оно, находится ли он здесь. Того, кто стал делить с ним эти минуты больше не было. И наверно, никогда больше не будет. Как оказывается, быстро он привык не быть один. Наверно, теперь ему стоит привыкать не чувствовать боли, когда смотришь на человека, не помнить о его отчаянии в глазах и словах. Наверно, надо пробовать снова остаться одному.
Человек спал, прислонившись к стене, неудобно уткнувшись в поджатые колени. Ну, вот, он даже заснуть лежа нормально на кровати побоялся. Его всегда боялись люди из окрестных деревень. Почему он вдруг подумал, что этот человек сможет перестать это делать? Почему решил, что при любом удобном случае не попытается вернуться к себе домой? Ведь у человека есть свой дом. Наверно, даже люди, с которыми он его делит. Казуя видел, что в домах обычно живет много людей – женщины, мужчины, старики, дети. Наверно, действительно не стоит пытаться завести подобное у себя. Человек говорил… «чудовище», да? Что это значит? Странное какое слово.
- Чу-до-ви-ще, - медленно повторил Казуя, пробуя слово. – Чудо-вище. Ле-со-вик.
Он тряхнул головой и медленно приблизился к кровати. Человека надо было положить удобно, приготовить ему еды. На него можно смотреть, когда он спит. Не так болит в груди. Не так странно болит, когда тот вчера смотрел и смеялся. Будто становится нечем дышать. А сейчас ничего. Только… только мокрятся глаза, будто в них что-то попало. Казуя осторожно, чтоб не потревожить и не разбудить, придержал Джину голову, осторожно уложил на подушку и прикрыл сбитым в ногах одеялом.
- Не надо, Лесовик, - во сне пробормотал Аканиши, перехватывая не отдернутую от щеки руку и уютнее утраиваясь на ней. – Не уходи. Я ждал.
Вновь резко перехватило горло, и Каменаши судорожно сглотнул. Опять. Как и многие последние ночи человек держит его за руки, иногда обнимает. Из-за этого парню и казалось, что тот не возразит на ласку. А получилось… Плохо получилось.
- Гомен насай, - прошептал Казуя. – Гомен насай.
Аканиши застонал, переворачиваясь на спину и отпуская руку.
- Не понимаю.
Казуя сжал губы, поднимая глаза к потолку. Если бы он понимал, о чем говорит человек! Если бы он только понимал его!
В хижине запахло едой, и Аканиши проснулся на тихий шорох.
- Пришел! … Я ждал тебя.
Он смотрел на Лесовика и понимал, что ничего не изменилось. Что, где бы ни провел тот ночь, он все так же не хочет смотреть на него и находиться рядом. Приблизившись к столу, где парень раскладывал еду в миски, Аканиши заметил, как напряглись у того плечи, и не стал подходить ближе. Казалось, теперь его очередь приручать Лесовика, как эти пару месяцев приручали его. Отлучившись на улицу, он вернулся в дом. Его завтрак стоял на табуретке возле кровати, а сам Лесовик сидел за столом. Они всегда ели, сидя рядом на кровати. Аканиши сглотнул комок в горле.
- Я с тобой, ладно? – бодро уточнил он, забирая свои миску и чашку и усаживаясь за стол.
Лесовик не поднял на него глаза и никак не среагировал, только постарался побыстрее доесть, собраться и уйти. Джин неотступно провожал его действия глазами, но в этот раз не стал вмешиваться и навязываться. Лесовик обычно сам его звал с собой последнее время. Он только глубоко вздохнул, когда за парнем закрылась дверь. Судя по всему, остаток дня ему придется провести в одиночестве. Рассвет он проспал. Лесовик возьмет его встречать закат? Аканиши сомневался, но все-таки надеялся.
Дни вновь потекли, раздражая своей монотонностью. Его светлость все чаще задумывался о том, что привык к Лесовику, что теперь ему совершенно не нравилось то, что он не может прочитать мысли своего мучителя, а тот оказался на редкость злопамятным, все еще не простив ему того смеха и все так же при любом удобном случае отводя глаза. С другой стороны, Лесовик перестал его шарахаться, согласился снова брать с собой на реку и на скалу, задумавшись, поглаживал его, и Аканиши приходилось крепко сжимать зубы, чтоб ненароком не застонать в голос. Сорвавшись однажды, он получил только шарахнувшегося в сторону Лесовика и вновь пустую постель ночью.
И не было ничего удивительного в том, что одно утро ранней осенью явилось для Аканиши полной неожиданностью. Проснувшись, он обнаружил, что развязан. Совсем. Он даже тряхнул головой и с удовольствием развел руки в стороны, разминая лопатки. Но он действительно был свободен. В хижине стояла тишина, парня тоже не было видно.
- Эй! Лесовик! Ты где?
Джин обошел комнату, обнаружил на столе накрытую миску с еще теплой кашей и мясом и слегка булькающий на огне котелок с травяным чаем. Отставив его, Аканиши с миской в руках вышел наружу, довольно щурясь на утреннее солнце. Он был почти счастлив. На веревке у дома висели их постиранные вещи, а из-за дома доносились мерные удары топора. Джин обрадовано двинулся в ту сторону и остановился, прислонившись плечом к углу хижины. Обнаженный по пояс Лесовик колол дрова, которые уже приличной кучей были разбросаны по двору. Аканиши, наконец, смог сглотнуть не дожеванную кашу и нервно облизнуть губы. Графу никогда не приходило в голову, что ему могут нравиться мужчины. Он и сам был достаточно привлекательным. Но сейчас поймал себя на том, что разглядывая Лесовика, хочет прикоснуться к нему. Так же, как делал он сам тогда. Хочет доставить Лесовику такое же удовольствие. Посмотреть, каким будет парень, когда он проведет руками по его телу, лаская. Аканиши не хотел и дальше сталкиваться с его ускользающим взглядом. Хотел целовать его губы. Хотел вырывать из груди стоны и наслаждаться ими. Хотел… хотел взять его? Хотел. Потом, через время, вспоминая, он был почти уверен, что воплоти он сейчас все свои видения в жизнь, непременно бы так и сделал. Но сейчас пока было только задыхающееся счастье и осознание еще многих дней вместе в этом лесу, в этой хижине, далеко от всех. Разогнувшись, чтоб поискать глазами еще целую деревяшку, Лесовик увидел его.
- Доброе утро, - улыбнулся Джин.
Лесовик медленно кивнул.
- Спасибо. – Аканиши покрутил рукой, показывая, что свободен. – И за завтрак тоже спасибо. Все очень вкусно, - он приподнял миску и улыбнулся. – Хочешь, я помогу? – граф кивнул на разбросанные дрова.
Лесовик отрицательно тряхнул головой. Он отнес топор под навес и стал собирать дрова. Аканиши бросил в рот еще ложку каши, отставил миску и присоединился к нему. Лесовик перехватил его руку и снова отрицательно качнул головой.
- Эй, я хочу это сделать. Я и так уже давно живу за твой счет и совсем не помогаю. Понимаешь? Как же тебе объяснить-то?
Аканиши показал на себя, на дрова и на навес, где они хранились от дождя, посмотрел вопросительно на Лесовика и склонил голову, как обычно делал тот сам, когда спрашивал о чем-то. Парень отвел глаза и согласно отрывисто кивнул, переходя на дальний угол двора.
Они молча собирали поленья. Джин снова и снова возвращался взглядом к Лесовику, чувствуя, как неприличные фантазии захлестывают с головой. Что бы могло значить его освобождение? И еще, станет возражать Лесовик, если Аканиши распустит его волосы? Если коснется его плеча и проведет по груди? Если вернет те невесомые ласки, которые свели его с ума недавно? Если оставит без одежды вовсе не для того, чтоб искупаться в реке? Если коснется его губ? Какие они на вкус? Почему Лесовик не целовал его тогда? Понравится ему?
Дров становилось все меньше, два человека медленно, но уверенно приближались друг к другу. Аканиши косился на Лесовика, прикусывая губы от нарастающего нетерпения. Каменаши облизывал свои, почти физически ощущая на себе раздевающие взгляды, не понимая их, но отчаянно нервничая. На расстоянии вытянутой руки Аканиши не выдержал, хватая его за кисть. Едва не вскрикнув, Казуя резко вскинул голову на него. Джин серьезно смотрел, откровенно поглощая его глазами.
- Ты красивый, - прошептал он. – Очень. Я хочу тебя. Как же сказать? Тебя, понимаешь? Очень.
Потянув ошарашенного парня на себя, Аканиши сам опустился на колени, чтоб стать еще немного ближе.
- Ты, - он провел ладонью по его груди. – Очень, – рука переместилась на лицо, медленно обводя контуры.
Каменаши боялся дохнуть. Что человек делает? Что означает его обжигающий взгляд? От него хочется спрятаться. Что он говорит? Не понятно. Позволить ему это и дальше или нет?
Не чувствуя сопротивления, Джин чуть сдвинулся ближе, почти совсем вплотную.
- Тебя, - он потянул шнурок, распуская серебряные пряди, и зарылся в них рукой, - сильно, - не отрывая глаз, Джин медленно склонялся к его лицу, - столько времени, - выдохнул он ему в губы, касаясь их.
Медленно и осторожно. Боясь спугнуть. Держа крепко, чтоб не вырвался, и нежно, чтоб не попытался сбежать. Рука самовольно поползла по обнаженной спине, притягивая к себе, и от открытой близости хотелось взвыть. Лесовик не двигался и не реагировал. Он не пытался сбежать, но и не отвечал. Джин чуть отстранился, перерывая поцелуй, заглядывая ему в лицо.
Глаза были не менее изумленно распахнуты, чем в тот памятный день. Аканиши невольно фыркнул, пытаясь сдержать смех. За что тут же получил рванувшего назад парня.
- Нет! – вцепившись в Лесовика, Джин крепко прижал его к себе и затряс головой. – Нет. Прости. Я не буду. Прости. Я просто… Я не думал… черт, ну с кем бы тебе целоваться в этой глуши, с кем бы… черт! Ты же парень. Парень…, парень. Ты парень, - Аканиши глубоко дышал, пытаясь успокоить тело, и уговаривал себя очнуться. – Ты парень. Да, - все еще нервно сжимая губы, он отстранил на вытянутых руках Лесовика, решительно и чуть пугающе этой решительностью смотря в глаза. – Да. Парень. Все. Не бойся. Я… я нормально. Сейчас все пройдет. Сейчас.
Еще пару раз глубоко вдохнув и выдохнув, граф покивал себе, надеясь, что немного успокоил Лесовика. Однако стоило тому нервно пройтись языком по своим губам, снова застыл на них взглядом.
- Черт, Лесовик! Я трахну тебя здесь же, если ты не прекратишь!
Похоже, в этот раз парень понял, что ему грозит. Дернувшись, он вскинул руку, выключая сознание графа, и опасливо отсунулся в сторону, сам переводя дыхание и все еще слишком шокированный происходящим. Надо было успокоиться и подумать.
Не связав человека утром, Казуя подумал, что тот непременно воспользуется этим и уйдет. Однако он остался. Спокойно гулял по двору. Ел завтрак. Улыбался на развязанные руки и еду. Вызвался помочь ему с дровами. Совсем непонятно, но как-то напряженно наблюдал за ним… Гладил, как гладил Казуя, и в то же время как-то иначе… Что он пытался сделать губами? Было непривычно и странно, приятно и непонятно. Снова смех, но в этот раз человек прижимал его к себе и что-то бормотал, напряженно и нервно. У него был совершенно пугающий, какой-то голодный взгляд. И этот его последний непонятый крик, что Каменаши посчитал за разумное дать им обоим передышку. И теперь он сидел на траве в двух шагах от своего бывшего пленника, не зная, что делать.
Самое правильное и спокойное было вернуть его назад, к тому месту, где он жил, откуда приехал. И если человек не понял этого, оказавшись развязанным, то придется сделать все самому. Почти не больно от разлуки. Было бы легче, если бы человек ушел сам, но нет, так нет. Казуя прикрыл глаза и глубоко задышал, успокаиваясь. Человеку будет лучше в его привычном окружении, где его понимают, где он понимает и знает, что от него ждут и хотят. Казуя ведь не станет за ним скучать, да? Казуя же привык за это время, что его может не быть рядом, да? Казуя не станет искать его там, где он живет, да? Казуя всю жизнь жил один, едва помня своих родителей, пока они не погибли в лесу. Казуя смутно догадывается, почему их и его речь не похожа на слова тех, кто живет за лесом, почему не понимает их, почему не похож на них. И Казуя совсем не понимает этого красивого человека с его горящими глазами, его телом, которого хочется касаться, его завораживающими словами, которым хочется верить и выполнять, что бы они ни значили, от смеха которого было больно тогда, на которого было больно смотреть потом, и к которому снова привык теперь, который сейчас делился с ним дыханием, и было приятно.
Решение было принято. Казуя, опираясь на руку, потянулся к человеку, привести его в сознание. Аканиши открыл глаза.
- Спасибо, - улыбнулся он. – Я успокоился. Теперь не бойся. Мы идем в лес? – Джин вздохнул, не видя реакции, и сел. – Туда, - он мотнул головой и склонил ее. – Идем?
Лесовик кивнул и поднялся. Аканиши вскочил следом.
- М-м, - граф попробовал остывшую еду и все-таки сунул ложку с кашей в рот. – Не горячая. Жалко. О! Там же чай! Пошли, пошли!
Схватив Лесовика за руку, он потянул за собой. Казуя растерянно и расстроено улыбался ему в спину.
- Кстати, ты ведь говоришь, - Аканиши неожиданно повернулся к нему в дверях хижины. – Говоришь же, да? – склонил он голову.
Лесовик, не понимая слов, хлопал глазами в нескольких дюймах от его лица. Распущенные волосы серебром переливались по плечам.
- Черт, - вновь смутился Джин, спешно отступая и отворачиваясь, - Опять же поцелую, а там… даже не знаю, сдержусь ли.
Каменаши с сожалением опустился рядом с графом и провел ладонью по его лицу, вглядываясь, пытаясь запомнить каждую черточку. Он сожалел о том, что делает, зная, что снова остается в одиночестве, но не мог и дальше терпеть его рядом. Ему было больно возвращаться в дом, где его тут же ловил и не отпускал пристальный взгляд. Ему было тяжело слышать его ласковые и вкрадчивые слова, которые он совсем не понимал, но тон которых давал надежду думать, что может быть иначе, и если бы он понимал их значение, то, может и поверил бы, а вот ошибиться снова не хотелось. Было почти невозможно спать рядом с ним, когда он во сне разметывался по кровати, вылавливал Казую с края и собственнически притягивал к себе. Тогда парню казалось, что человек не спит, а только притворяется. Как-то слишком довольным он выглядел в такие моменты в сумраке лунного света для спящего и не осознающего, что делает. Было опасливо после сегодняшнего утреннего происшествия оставаться с ним.
Казуя еще раз погладил бессознательного человека по лицу, склонившись, легонько коснулся его губ губами, возвращая подаренное не так давно дыхание.
- Aishiteru kara - прошептал он, возвращая Джина в сознание и поднимаясь. – Aishiteru … kara. – повторил он, отворачиваясь, чтоб не передумать.
Часть 2
Граф не понимал и не находил объяснения своему беспокойству. Обнаружив себя в собственной одежде на знакомой опушке, откуда были видны башни замка, два месяца назад, он поспешил домой слишком злой на Лесовика за принятое им в одиночку решение. И вовремя. Потому, как какой-то дальний родственник сложно и запутанно являющийся следующим вероятным наследником по материнской линии, объявив его погибшим, уже пытался наводить порядки. Последующие две недели ушли на нескончаемый поток визитеров, желавших лично убедиться в его целости и сохранности и выразить удовольствие от смелого и мужественного избавления от плена. И не менее нескончаемый поток страниц учетной книги, которую было необходимо проверить и оценить размер убытков от его предполагаемой гибели.
И лишь утром, когда слепящий круг солнца медленно, но заметно выплывал над далеким густым горизонтом, осветляя темную ночную зелень, граф стоял у окна, вглядываясь в светило, в бескрайнее море лесной кроны, пытаясь уловить тонкий дымок костра или вспорхнувшую птицу. Но лес хранит свои тайны. И одной из них был тот странный неизвестно точно немой ли человек, его Лесовик, его наивный любимый мальчик. Именно он зародил в графе привычку встречать рассвет. И поэтому Джин точно знал, в какой стороне его дом. Он ненавидел Лесовика за то, что тот выбросил его, как ненужную игрушку, как зверька, с которым было забавно играть, пока не приручил, а потом надоело. Он выл от тоски по нему. Его человеческая гордость протестовала, а тело ныло от нехватки нежных прикосновений. Теперь-то Аканиши понимал, что то были вовсе не искусные ласки, а, пожалуй, любопытство, на которое его тело отзывалось страстью. Он пробовал также почти невесомо проводить по рукам и груди кончиками пальцев и стонал, запрокидывая голову. Хотелось большего. Хотелось самому иметь возможность коснуться его тела, с не меньшим любопытством наблюдая, загорится ли страстью и он.
Солнце поднималось над горизонтом, и он отходил от окна. Сейчас Лесовик уходил охотиться или собирать хворост и дрова, травы и ягоды. А вечером будет закат. И Джин будет так же стоять у того самого окна, глядя, как малиновый и оранжевый свет откатывается за замок, оставляя голубизну и глубокую синеву неба, вспыхивающие звезды, и знать, что его незнакомец смотрит сейчас в его сторону за много миль от него, а позже мог бы сделать ужин и прийти к нему, снова замучивать ласками. И Джин снова будет метаться без сна по комнате, проклиная замок, свои обязательства и ответственность перед людьми, из-за которых не может все бросить и уйти в лес. А потом, вымотанный и позволяющий хотя бы сейчас в полном одиночестве пожалеть свою неудавшуюся жизнь, будет падать на кровать, прикрывая глаза. Но не для того, чтоб заснуть, а чтоб вызвать из памяти своего Лесовика, почти не думая о том, как ненавидел его, когда только оказался в его убогом жилище. Он так и не знал, кто и за что приказал его выкрасть. Свое возвращение он вообще считал непонятной и явно чреватой будущими неприятностями для Лесовика его прихотью. Ведь не могло быть так, чтоб его не похищали. Не мог незнакомец держать его связанным почти три месяца только по своему желанию. Зачем? Зачем он вообще мог ему понадобиться? Издеваться? Да, его ласки в самом начале иначе Джином и не воспринимались, но потом… Потом Аканиши почти ненавидел, но уже самого себя за то, что ждет вечера, вслушивается в едва слышные шаги, радостно вскидывается на тень в дверном проеме и спешит навстречу движения руки, чтоб уйдя подальше, взобраться на обломок скалы и рядом с ним, плечо к плечу, касаясь пальцами его руки, смотреть на заходящее солнце. Чтоб вернувшись домой, нетерпеливо крутиться рядом, заглядывая под руки, и улыбаться на притворно возмущенный смех Лесовика, пока тот готовит ужин. И прислоняться к нему спиной на кровати, когда тот задумчиво поглаживает его руки и плечи, ерошит волосы в ночной темноте, пока не нажимая на одному ему ведомые точки на теле Джина, чтоб тот заснул. Со своим Лесовиком Аканиши не был графом, над ним не довлели обязанности перед землями и людьми, накладываемые титулом и совестью. Со своим Лесовиком Джин действительно почувствовал свободу от того, чем не хотел заниматься. Даже связанный, он был свободнее в своих поступках и желаниях. Пожалуй, кроме одного – страсти к своему Лесовику. Зачем он его тогда обидел? Зачем смеялся? Как больно было не видеть его лица, не слышать смеха, не читать в глазах удовольствия, не ходить какое-то время на скалы, посмотреть на рассвет и закат, а когда тот все-таки снова стал брать его с собой, то отступал в сторону, чтоб Джин не мог его коснуться.
И конечно, очень хорошо помнил свой последний день с Лесовиком. Тогда он был почти полностью счастлив, имея возможность касаться его, улыбаться ему, находиться рядом, целовать… Тогда он прижимал к себе Лесовика, легонько касаясь губами его виска. Тогда он заснул с ним самым счастливым человеком на свете, уверенным, что следующий день будет таким же, а проснулся уже без него, перекатывая в сознании смутные незнакомые слова.
И все же он отвыкал. Уже не так остро накатывали воспоминания о ласках. Уже не каждый рассвет и закат встречал он у окна. Уже не казались в каждом шорохе по-звериному бесшумные шаги Лесовика. А пища и людское окружение не раздражали так сильно.
И потому он не понимал причины своего нынешнего беспокойства.
Привычный для Англии ноябрь приносил уже заморозки и срывающийся мокрый снег. Постоянно висящие свинцовые тучи тоже не добавляли радости. Граф стоял у окна во всю стену, выходящего на веранду, и грел руки о чашку кофе, изредка прихлебывая горький напиток. Как там его Лесовик? Все еще запасает дрова на зиму? Или уже справился? Все еще ходит на реку? Вряд ли, холодно. Все еще встречает рассветы и закаты? Разве можно в этих тучах рассмотреть солнце? Тепло ли ему? Почему Джину кажется, что что-то случилось с ним? А если он заболел? Если что-то с ним случилось? Ведь никто и не узнает, если Лесовик вдруг не вернется в свою хижину. Никто не станет искать его, лечить, выхаживать и кормить, как ухаживал тот за Джином.
Отступив за штору и отгораживаясь от домашних хотя бы этим, граф вглядывался в серую занавесь мелко моросящего дождя и далекий лес с почти облетевшей листвой. Снова хотелось вскочить на коня и умчаться туда, к далеким скалам. Не может быть, чтоб он не смог найти жилища Лесовика. Если добраться до скал, найти ту, с которой они встречали и провожали солнце, он уверен, смог бы найти и хижину. Просто наплевать еще раз на всех и убраться на пару недель. Предупредить Фреда, что едет в Лондон и попытаться. Чем черт не шутит. Может, помнит его еще Лесовик?
Аканиши глотнул кофе, почти оживая от вполне разумного решения.
- Как не удачно с погодой, да, Мег? А вы ведь завтра собирались в город.
Его светлость невольно поморщился на болтовню зашедших в гостиную, чтоб прибраться, служанок. Но они его видеть не могли.
- И не говори. Берт звал посмотреть на Чудовище. Даже не знаю. Холодно ведь.
- Нет, нет, Мег, тебе обязательно стоит поехать. Он такой… такой…, - голос девушки изображал смесь восхищения и почти мистического ужаса.
- Какой? – заинтересовалась Мег.
- Красивый и… не знаю, как сказать. Не похож он на чудовище, хоть и держат его в клетке. Человек. Парень. Странный. Необычный. Мег, что стоит только его голый торс!
- Голый? Сейчас? В такой холод? Он дьявол? С чего ты заглядываешься на голых парней? Если бы был человеком, не стали бы его держать в клетке.
- Ох, Мег, да откуда я знаю, почему его держат в клетке. Хозяин зверинца сказал, что это Чудовище из леса. А тот ничего кроме «чудовище» и не говорит. И его волосы… серебро. Настоящие серебряные нити. И глаза. Такие узкие. Как у лисицы. Точно! Помнишь, к его сиятельству приезжала русская княгиня погостить? У нее еще манто было из серебряных лисиц, как их… пе-сец. Вот! Такой же! Мег, я уверена, что он оборотень! – громко заговорщицки зашептала девушка. – Многие говорят, что он оборотень. Поэтому и….
Чашка из тонкого фарфора покатилась по толстому ковру, расплескивая остатки черной жидкости. Служанки испуганно замерли, вытаращиваясь на чуть шевельнувшуюся штору, и с визгом бросились из комнаты. Его светлость вцепился в портьеру, бессильно приваливаясь к окну. Они сейчас говорили о его Лесовике? Раскосые глаза и серебряные волосы. Его чудо считают чудовищем и держат в клетке? В городе? Хозяин зверинца? Ну, пусть это только окажется правдой, он свернет этому хозяину шею!
- Фред! – разъяренный голос графа разнесся по замку, пугая обитателей.
- Ваша светлость, - секретарь едва не налетел на Аканиши в дверях гостиной.
- Скажи, чтоб седлали лошадей. Мы едем в город.
- Сейчас? Но, Ваша светлость,…
- Я сказал, немедленно! – рявкнул граф, уже поднимаясь по лестнице в свою комнату. – И… как там эти… охрана? Они тоже едут. Сейчас же, Фредерик! На сборы две минуты!
- Да, Ваша светлость, - молодой мужчина склонился уже спине графа и обернулся к застывшей по углам прислуге. – Том, найди охрану и передай приказ его светлости, пусть будут готовы немедленно. Мистер Альфред, пошлите в конюшню с распоряжением графа.
Выполнив свои обязанности, секретарь заспешил по лестнице на второй этаж.
- Ваша светлость, к чему такая…, - мужчина замер на пороге, осматривая вылетающие из гардероба рубашки.
- Здесь что-то приличное есть?! – раздался раздраженный голос Аканиши из-за дверцы.
- Ваша светлость, сейчас все сделаю. К какому событию Вас одеть? – Фредерик деловито прошел к гардеробу, настойчиво, но уважительно выставил из него графа и спокойно посмотрел, ожидая ответа.
- Что-то…, - Аканиши неопределенно махнул рукой. – Приличное и не сильно парадное.
- И плащ потому, что идет дождь, - невозмутимо кивнул Фредерик, отворачиваясь к полкам и вешалкам. – Вот. Это. Лучший вариант.
- Отлично! Я сам. Иди, одевайся. Не заставляй меня ждать.
- Да, Ваша светлость, - секретарь склонился и вышел.
«Приличное и не сильно парадное», мысленно фыркнул мужчина, забирая свой плащ, «как же. Свидание, небось, в городе. Или едет встретить какую-нибудь женщину, чтоб привести сюда. Ну, может, оно и к лучшему, спокойнее станет».
К тому времени, как спустился граф, остальные были в сборе. Два широкоплечих парня, нанятые в качестве охраны под упорными увещеваниями Фредерика, топтались на крыльце, зябко ежась и недовольно поглядывая на погоду вокруг, явно не располагающую к прогулкам. Секретарь невозмутимо изображал статую, дожидаясь, когда подведут коней. Выяснять подробности у графа, он решил во время поездки. Придержав, почти рискуя жизнью, рванувшего было галопом коня графа, парень медленно выдохнул.
- Ты что творишь?! – взорвался Аканиши.
- Ваша светлость, дороги развезло, сомневаюсь, что дело, из-за которого Вы так внезапно решили поехать в город, не выждет дополнительные полчаса. К тому же, если Ваш конь оступится, и Вы свернете себе шею, это тоже не особо поможет решению дела, - секретарь почтительно склонился в седле.
Аканиши скрипнул зубами, но последовал предостережению. Если он нужен сейчас Лесовику, то Фред прав, - полчаса ничего серьезно не решат, а если он навернется как тем летним днем, то ничем помочь ему не сможет.
Еще через время, видя, что его светлость в целом уже успокоился и держит себя в руках, секретарь снова рискнул заговорить:
- По какому поводу мы едем в город? Пришли какие-то неприятные известия?
- Кое-что, что я хочу проверить, и убедиться в правдивости или лжи.
- О. Понятно.
- Возможно, я предоставлю того, кто меня похитил, - после довольно долгого молчания пояснил граф.
- Понимаю Ваше нетерпение, - кивнул секретарь.
По мере приближения к городу дождь перестал, даже слегка развиднелись тучи, а дороги подсохли, и Аканиши все-таки ускорил бег лошадей, и в этот раз Фредерик не возражал.
- Узнай, где у них остановился зверинец, - распорядился Аканиши, едва они въехали в город.
Парень удивился, но вида не подал.
Расплатившись у входа, они спешились и пошли вдоль клеток. Среди всех телег с диким зверьем графа интересовал единственный «не зверь».
- Ваша светлость, ох, не ожидал Вас здесь увидеть, добро пожаловать, Ваша светлость, - суетился вокруг них хозяин зверинца.
Графа совершенно не интересовал ни этот человек, ни все, что тот лопотал про животных, мимо которых они проходили. Пока он не убедится, что «Чудовище» - это не его Лесовик, хозяину зверинца не грозит ничего, в том числе и внимание его светлости.
- Говорят, здесь есть оборотень, - небрежно заметил Аканиши, поглядывая по сторонам.
- Да, Ваша светлость, - глаза хозяина предвкушающе заблестели. – Желаете взглянуть? Это… ммм… мне стоило больших трудов словить его.
- И давно поймали?
- Давненько уже, больше года. Ох, и сложно пришлось.
- Верю, - невозмутимо отозвался граф. – Удивляюсь, что вообще вышло.
- Простите, Ваша светлость? – не понял хозяин.
- Оборотень все-таки, - смерил его недовольным взглядом Аканиши.
- Ох, да, да, Ваша светлость.
Они продолжали идти вдоль клеток. Хозяин снова заговорил про животных, пытаясь привлечь внимание уважаемых посетителей. В глубине зверинца на небольшой площадке одну из клеток обступило особенно большое количество людей.
- Ваша светлость, - тихо шепнул Фредерик графу и кивнул в сторону площадки.
За людьми скрывалась нижняя половина клетки, и было совершенно не видно, кто находится внутри.
- Я думал, он превраща-аться бу-удет, - капризно протянул мальчишка своим родителям, как раз проходя мимо, - а он даже слова не сказал за целый час.
- Китти мне клялась, что на той неделе он метался по клетке и постоянно твердил «чудовище», будто бы высматривал кого-то.
- Еще одного оборотня? – глаза мальчишки загорелись новым интересом.
- Давай, скажи нам! – раздался вдруг крик от клетки, шипение, цокот камня по деревянному полу, и люди с криками рассыпались в стороны.
Над их головами показались тускло-белые растрепанные волосы, узкое лицо с раскосыми измученными карими глазами за отросшей челкой, носом с горбинкой и обнаженными грязными плечами. Приподняв руку, парень взялся за решетку над головой и обвел отчаянным взглядом гомонящую вокруг него толпу.
продолжение и окончание в комментариях - 2 штуки